Неточные совпадения
Царь громко вскрикнул. Спальники вбежали из соседних покоев
в опочивальню.
В царской
опочивальне стояли две кровати: одна, из голых досок, на которой Иван Васильевич ложился для наказания плоти,
в минуты душевных тревог и сердечного раскаянья; другая, более широкая, была покрыта мягкими овчинами, пуховиком и шелковыми подушками. На этой
царь отдыхал, когда ничто не тревожило его мыслей. Правда, это случалось редко, и последняя кровать большею частью оставалась нетронутою.
В этот самый день, при выходе
царя из
опочивальни, он бил ему челом, исчислил все свои заслуги и
в награждение просил боярской шапки.
Стали расходиться. Каждый побрел домой, унося с собою кто страх, кто печаль, кто злобу, кто разные надежды, кто просто хмель
в голове. Слобода покрылась мраком, месяц зарождался за лесом. Страшен казался темный дворец, с своими главами, теремками и гребнями. Он издали походил на чудовище, свернувшееся клубом и готовое вспрянуть. Одно незакрытое окно светилось, словно око чудовища. То была царская
опочивальня. Там усердно молился
царь.
— Слепые! — сказал вдруг
царь, быстро вскакивая, — третий грех: когда кто нарядится нищим и к
царю в опочивальню войдет!
В этот день, после обеда, Годунов, видя, что
царь весел и доволен и, против обыкновения, готовится отдохнуть, последовал за ним
в опочивальню. Расположение к нему Ивана Васильевича давало это право Годунову, особенно когда ему было о чем доложить, что не всякому следовало слышать.
В тот же самый день
царь назначил казнить Вяземского и Басманова. Мельник как чародей осужден был к сожжению на костре, а Коршуну, дерзнувшему забраться
в царскую
опочивальню и которого берегли доселе на торжественный случай, Иоанн готовил исключительные, еще небывалые муки. Той же участи он обрек и Морозова.
С неделю после поражения татар
царь принимал
в своей
опочивальне Басманова, только что прибывшего из Рязани.
Царь знал уже о подробностях битвы, но Басманов думал, что объявит о ней первый. Он надеялся приписать себе одному всю честь победы и рассчитывал на действие своего рассказа, чтобы войти у
царя в прежнюю милость.
Налево от двери была лежанка;
в переднем углу стояла царская кровать; между лежанкой и кроватью было проделано
в стене окно, которое никогда не затворялось ставнем, ибо
царь любил, чтобы первые лучи солнца проникали
в его
опочивальню. Теперь сквозь окно это смотрела луна, и серебряный блеск ее играл на пестрых изразцах лежанки.
Вскоре
царь вышел из
опочивальни в приемную палату, сел на кресло и, окруженный опричниками, стал выслушивать поочередно земских бояр, приехавших от Москвы и от других городов с докладами. Отдав каждому приказания, поговорив со многими обстоятельно о нуждах государства, о сношениях с иностранными державами и о мерах к предупреждению дальнейшего вторжения татар, Иоанн спросил, нет ли еще кого просящего приема?
Было уже далеко за полночь, когда Григорий Лукьянович вернулся
в свои хоромы после прослушанной им вместе с
царем и остальною «братиею» церковной службы. Все домашние его давно уже спали. Он прошел прямо
в свою
опочивальню особым ходом, выходящим
в сад. Ключи как от этой двери, так и от дверей, соединявших эти горницы с остальными хоромами, были постоянно
в его кармане.
Был десятый час чудного июльского вечера 1568 года.
Царь уже вошел
в свою
опочивальню, молодые опричники разбрелись по обширному дворцовому двору.
Малюта спешил недаром. Приказание, решавшее судьбу князя Прозоровского, было вырвано. Палачу не было дела, что
царь бился
в его руках
в припадке своей страшной болезни. Он дождался конца припадка и, когда
царь захрапел, поспешно вышел из
опочивальни.
— Что вы, Агафья Тихоновна, заживо-то ее хороните, лучше проводите
в опочивальню, да
в постель уложите, ей отдохнуть, а мне к
царю спешить надо, дело есть важное, — заметил Семен Иванович.
В описываемый нами день
царь ранее обыкновенного удалился
в свою
опочивальню.
Царь Иоанн Васильевич сидел
в одной из кремлевских палат, рядом с
опочивальней, и играл, по обыкновению, перед отходом ко сну,
в шахматы с любимцем своим, князем Афанасием Вяземским.
Прискакав
в Кремль и войдя
в царские палаты,
царь взошел
в свою
опочивальню, крикнув за собою одного Малюту Скуратова.